туда повезет. Ты можешь с ними поехать. Там дежурному постановление следователя предъявишь, заберешь вещи и можешь быть свободна, пойдешь на свободу из ИВС на улице имени Мечты всего прогрессивного человечества.
— Нет, не нужны мне вещи! — Рита взвизгнула, как будто я насильно отправлял ее забирать в изоляторе провонявшее камерой барахло: — Паша, можно я не буду их забирать.
— Да делай, что хочешь. У меня еще один вопрос остался решить с тобой.
— Какой вопрос? — Рита вновь испугалась, уверенная, что сказка освобождения сейчас закончится.
— Я хотел своей коллекцией похвастаться. — я полез в сейф: — Я тебе не говорил, что я решил нумизматикой заняться? Нет? Не знаешь, что это такое?
— Нумизматы, Рита, это такие люди, что собирают деньги иностранные, коллекционеры…- я положил перед, оторопевшей от смены темы разговора, женщиной небольшой альбом: — Видишь, сколько насобирал?
— Это что? — Рита настороженно перелистывала страницы, с упакованными под прозрачной пленкой, бумажными деньгами с изображениями, незнакомых ей портретов мужчин и женщин, в основном, в средневековых костюмах.
— Это моя коллекция немецкий дойчмарок Западной Германии. Я же буквально, до сегодняшнего дня не знал, что у меня получится переквалифицировать твою статью. И вот, как мы с тобой договаривались, я взял твои деньги, что у тебя в горшке с кактусом хранились и поменял на марки ФРГ. Тысячу тебе там оставил, под ванной лежит, под тазиком, а на остальные тысячи валюты тебе купил. Ну, свои десять процентов взял, а так, это твои деньги. Через полгода….
— Паша, это сейчас что, подстава какая-то⁈ — Рида схватила полотенце и тщательно обтирала обложку альбома: — Что за очередной развод?
— Да успокойся ты! — я, с силой вырвал альбом из рук напуганной подследственной: — Совсем дура что ли? С января этого года Горбачев разрешил предприятиям открывать валютные счета, а скоро начнут свободно любому гражданину продавать, и за границу с этими деньгами выпускать. А почему я это в кляссер засунул, как коллекцию, так потому что формально валютную статью еще не отменили, уже не садят, но зачем гусей дразнить.
И вообще, — я сунул альбом обратно в сейф: — Не хочешь быть нумизматом, не надо. Я тебе завтра занесу деньги, даже без учета десяти процентов. Мне СКВ самому пригодится.
— Кто?
— СКВ- свободно конвертируемая валюта. Через полгода эти бумажки еще дороже станут, и на них можно будет хоть что купить, хоть машину, хоть квартиру. Давай решай — марки себе забираешь или мне рубли тебе отдать?
— паша, давай лучше рубли мне верни, если можно. И, десять процентов забирай, я ничего против не скажу, ты и так столько для меня сделал.
— Как скажешь Рита, насильно мил не будешь. Значит, завтра жди, принесу тебе деньги домой.
— Ладно, Паша, спасибо тебе за все. Я еще с мыслями собраться не могу, но потом я тебя отблагодарю за все, что ты сделал.
— Пока, пока, иди, а то мне хоть что-то надо сделать сегодня.
Рита быстро ушла, чтобы, к моему удивлению, через пять минут вернуться обратно.
— Ты что пришла, случилось что-то? Бумаги я вроде бы тебе все отдал… — я заглянул под столик, желая убедится, что ни одна, Риткина бумажка, не упала на пол.
— Паша, проводи меня на улицу, пожалуйста?
— Зачем? Тебя что, не выпускают?
— Не знаю. Я дошла до выхода, увидела ваших на крыльце и побоялась дальше идти. Проводи меня, пожалуйста, хотя бы до угла.
Вечером, после развода, я вынужден был задержаться — завтра был крайний срок сдачи отчета за месяц в Информационный центр областного УВД, надо было сверить все цифры. О том, что дома, в тесной квартире, бесится засидевшийся взаперти Демон, я не беспокоился — на размеренной, бумажной работе в новой должности, я обленился, позволяя себе в обед уходить с работы чуть пораньше, а возвращаться с обеда чуть попозже, успевая в обед выпить чашку кофе с бутербродом и выгулять счастливого пса. Все равно, телефон ко мне в подземелье, так и не протянули. Связисту этого было не надо, а мне тем более. Зато о моем наличии руководство вспоминало только в самом крайнем случае. Не торопясь, я вышел из отдела, потрепался с помощником дежурного, курившим на крыльце и пошел по вечерним улицам, полных легко одетых девушек с высокими, залитыми лаком начесами. Очевидно, зараза Маргарита, все-таки завела меня своими спортивным костюмом в варианте топлесс, так как минут через пять я понял, что ноги несут меня в сторону дома Светланы. С Маргаритой заниматься излишествами в тесноте кабинета был не вариант. Во-первых, я ей не доверял ни на грош, мало ли что у нее там вертится в голове после двух месяцев, проведенных в тесной вонючей камере, с затянутых частой сеткой, маленьким окошком. Это сейчас она меня уверяет в вечной благодарности за то, что я, долго и аккуратно обрабатывая глубоко беременную следователя Калинкину Марину Евгеньевну, сумел вытащить Риту из камеры. А о чем она на самом деле думает — угадать я не берусь. Пока я шел по улице Первого вождя, а затем по улице Октябрьского переворота, на улицы города, незаметно, опустились сумерки. Светлана жила на самом края Тихого центра, в обычной пятиэтажной хрущевке, границей двора упирающимся с насыпь железнодорожных путей.
Думая, о том, из какой закачки лучше взять деньги, чтобы завтра рассчитаться с недоверчивой Маргаритой, я, автоматически перебирая ногами, поднялся на второй этаж плохо освещенного подъезда, когда замер, еще не понимая причины заморозившей меня тревоги. Где-то наверху негромко разговаривали несколько человек. Судя по звуком, одним из участников дискуссии, была женщина. Знакомый мне уже писк-всхлип очень напоминал мне звуки, иногда издаваемые выпускницей торгового института Светланой. Я прислушался. Совокупность звуков привела меня к мысли, что Свету еще не насилуют, но вероятность покушения на ее половую неприкосновенность, весьма велика. Первым моим порывом было желание бросится наверх, где на пятом этаже, как в башне из слоновой кости, жила знакомая мне принцесса. О том, что судя по всему, мужчин на верху двое, я не думал, как ни будь вопрос бы разрешился. Но, перед тем как разразится слоновьим топотом по бетонным ступеням, я решил еще немного послушать — вдруг там с девушкой разговаривают не банальные бандиты, а счастливый соперник.
— Ты, коза не думай, что мы завтра к тебе придем, а ты нюни распустишь, опять скажешь, что денег нет, и мы пойдем. Береза на зоне в очко два куска проиграл, сказал с хрусты с тебя получить. Если завтра денег не будет, то счетчик включится, а мы тебя в очко простимулируем, чтобы деньги быстрее искала. Услышал меня?
Судя по сдавленному писку, Светлана своих собеседников, услышала.
— Ну если услышала, мы пошли, с тобой не прощаемся.
Вверху раздался перестук ног, быстро спускающихся людей, одновременно хлопнула дверь — очевидно, Светлана стремилась скорее оказаться в квартире.
Я, стараясь не топать, бросился вниз, выскочил из подъезда, придержав входную дверь, и, уже не скрываясь, бросился за дом. Через пару минут Светины визитеры также вышли из подъезда и двинулись, через железнодорожные пути и небольшой тоннель, в сторону улицы Заводской.
Июнь одна тысяча девятьсот девяносто первого года.
Впереди двигался невысокий сухой мужчина, с венчиком седых, коротких волос сзади. Темные брюки, серая ветровка, несмотря на жару, движения плавные и экономные. На вскидку я бы дал мужику лет пятьдесят, пятьдесят пять. Чуть позади, суетливо забегая то справа, то слева, дерганной, скачущей походкой передвигался совсем молодой пацан, с длинными, кудрявыми волосами до плеч, расклешенных брюках и рубашке дурацкого розового цвета, с большим отложным воротником. Мужчины быстро перебежали улицу Заводскую на запрещающий сигнал светофора, с трудом разминувшись с кислотно-зеленой «Колхидой», с трудом прущей куда-то полуприцеп с двумя бетонными панелями, в Городе, по инерции, еще строилось кое-какое бесплатное жилье. Молодой еще грозил кулаком в хвост разразившейся клаксоном «Колхиде», пожило же спокойно выкинул руку вперед. Я, стоящий в тени у здания какой-то из бесчисленных контор, очень сильно загрустил, в очередной раз пожалев, свою машину я оставил на стоянке напротив РОВД. Сейчас эти ребята, «голосующие» на обочине, сядут в салон какому-нибудь любителю